ГУРАМ САГАРАДЗЕ

Из  архивных материалов музея театра им. Ш.Руставели:

 «Театральный вестник» №1. 1989г

Автор статьи – Майя Кобахидзе
                                                        

                                                             Лицом к лицу со зрителем

Особенности творчества Гурама Сагарадзе, видимо можно определить в нескольких словах – он представляется нам, как острый мастер сценического портрета, который великолепно лепит внешний рисунок художественного лица и, в то же время, дает своему герою объем и множество измерений.

Гурам Сагарадзе относится к числу тех творцов, чья сценическая жизнь вечно обновляется и этот процесс полон интуиции, строгих моральных и художественных ориентиров. Его речь, переданная через сценическое лицо, неожиданно живописная, всегда занимательная, часто неожиданная и, тем самым все более интересная для зрителя. Неведанный до конца, он полон загадочного творческого процесса и механических компонентов странного феномена, который называют художественным талантом. Но одно все же есть – у свидетелей рождения сценических творений Гурама Сагарадзе невольно создается впечатление, как будто профессионализм его прирожденный, а сценическая культура относится к личным особенностям актера. Сложно не разделить глубокую веру Гурама Сагарадзе  то, что пройденная им школа у трех мастеров – Дмитрия Алексидзе, Михаила Туманишвили и Малико Мревлишвили - гармонично сочетается в их ученике, ежедневно совершенствуется и развивается.

       Та естественная грань, которая разделяет театр и жизнь, как будто теряет четкость для Гурама Сагарадзе. В то же время, не повседневная жизнь вмешивается на сцену, со всем своим разнообразием мелочей, а как бы сам театр входит в жизнь, со всеми своими законами.

 Сегодня стало признанной истиной то мнение, что поколение Гурама Сагарадзе совершило перелом в грузинском театре, установило новый сценический язык, затронуло таинственный внутренний мир зрителя, поставило целью разбудить его разум, взбодрить его дух. Тогда, на протяжении многих лет преобладающие страх и ложь, заменялись на что-то новое - сама правда, которая, хоть и гомеопатическими дозами, но все же медленно исследовала пути человеческой души. Именно в такое время, это поколение актеров оказалось лицом к лицу со зрителем и раскрыло перед ними свое мнение о жизни, не публицистической формой и плакатными методами, а содержащими внутренние слои спектаклями, заставляющими задуматься и лишенными внешней эффективности. Дальнейшая творческая жизнь актеров этого поколения сложилась по-разному.

Из года в год, в творчестве Гурама Сагарадзе, начали все более ярко выделяться четкие театральные формы и очевидное стремление к проявлению сценической благости. Но, не бесследно прошли те годы, когда главным для него было психологическое правдоподобие. И отличное знание основ своей профессии стало в дальнейшем неким гарантом избавления от однообразия. Это было предпосылкой того, что в спектаклях разного стиля и жанра, в разных условиях режиссерских поисков, художественная палитра актера будет охватывать много цветов, что он сможет привести любую схему в действие, благодаря ярким и выразительным деталям и, в конце концов, сформируется в актера с очень широким диапазоном.

Впервые Гурам Сагарадзе появился в восстановленном спектакле «IN TIRANNOS». Далее, благодаря ему, родилось множество сценических героев. В том числе Сосо («Человек рождается однажды» О.Иоселиани), безгранично искренний Милан Стибор (Когда такая любовь» П.Когоут), изысканный Тесей («Сон в летнюю ночь» У.Шекспир), Хейли («Сейлемский процесс» А.Миллер), Шу Фу («Добрый человек из Сечуана» Б.Брехт), Чеишвили («Обвинительное заключение» Н.Думбадзе), Уча («Роль для начинающей актрисы» Т.Чиладзе)... И, естественно, три роли, исполненные в спектакле «Кавказский меловой круг» в разной степени, возможно, с разной силой, по-своему подтверждают эту сторону художественной манеры Гурама Сагарадзе. Способность раскрыть внутреннюю драму событий читалась в его шуте («Король Лир» постановка М.Туманишвили), сильное личностное начало, в форме исповеди было проявлено в его Миндии («Поедатель змей» К.Гамсахурдия), и в сценическом существовании Тома («Стеклянный зверинец» Т.Уильямс). Строгостью средств выражения и неким сценическим аристократизмом полон его Юлий Цезарь («Юлий Цезарь» У.Шекспир).     

И правда, насколько разные, перечисленные выше, сценические лица в его исполнении, созданные разным способами, и каждая из них преподносит актера в разных ракурсах. Какую бы роль не играл Гурам Сагарадзе, одно всегда чувствуется – в театральной душевности его привлекает эффект особенной неожиданности.

Кажется, что ничего не стоит Гураму Сагарадзе освоение художественного мира отдельного спектакля. Значительно облегчает этот процесс способность чувствовать форму спектакля, его целостность. Именно ради целостности спектакля ему часто приходится контролировать свой темперамент, даже в суровых условиях драматического конфликта. Но свободу актерского темперамента он приобретает в других областях своей творческой жизни. Актера, который в течене многих лет работает над словом, выносит его на эстраду, часто ожидает некоторый риск во время работы над театральным лицами, которые, очевидно, формируются по различным законам, где слово любым способом не должно затеснять действия. Но героям Гурама Сагарадзе не угрожает статичность. Получается наоборот, во время чтения стихотворения, он ищет и находит своеобразную драматургию, скрытые конфликты, обогащает процесс чтения не внешней театральностью, а внутренним действием. Разнообразием интонаций, наряду с музыкальной интуицией, это составляет его творческую манеру, как мастера чтения. Наверное, никто не читает «Витязя в тигровой шкуре» так, как Гурам Сагарадзе. Трудно представить человека, которого не взволнует, прочитанный им «Меранпи», Илиа, Акаки, Важа Пшавела, Лермонтов, Саят-Нова, Шандор Петефи и, естественно, Галактион, заряженный таким внутренним драматизмом.

Перевод – Ани Чибошвили